№ 158–159 (20090–091) от 20 июня 2002 года
Гончаренко Виктор
Послезавтра исполняется 61 год с начала Великой Отечественной войны, ставшей трагедией всего человечества. Неумолимой косой прошлась она по странам и континентам земного шара, собирая свою страшную жатву. Наше государство понесло многомиллионные потери. Сколько погибло советских людей в той бойне, с окончательной точностью не выяснено до сих пор. Даже сегодня обнаруживаются останки солдат, имена которых уже не установить. Однако в нас жива память о них, о том дне, разделившем ХХ век надвое.
Для Валентина Георгиевича Владимирова 22 июня — дата особая. Воспитанный в духе беззаветной преданности Родине, патриотизма, он буквально со школьной скамьи пошел добровольцем на финскую войну. Зачислили его в лыжный батальон, где приходилось преодолевать 30-километровые марш-броски, учиться попадать со 100 метров в пятикопеечную монету. Между тем, известие о нападении Германии В. Владимиров встретил в поезде, который вез его в столицу:
— Во время одного из рейдов я обморозил ноги и меня отправили на лечение по месту жительства. Провалялся в больнице, располагавшейся напротив школы N 48 в пос. Никель, около двух месяцев. Процедуры были простые — конечности обмазывались дегтем, пока на них не сошла прежняя кожа и не наросла новая. После выписки как человеку, понюхавшему пороха, мне доверили должность помощника дежурного в Ленинском РОВД. 21 июня вместе с лейтенантом Тюриным из горотдела мы расследовали кражу в Старом городе. Вернулись — вызвал к себе майор Кошелев, возглавлявший милицию Орска. Оказалось, из Москвы пришла разнарядка на учебу в училище МВД. Дело это было решенное, и в тот же день еще с 7 местными парнями в сопровождении старшего лейтенанта я уже ехал в поезде.
В дороге-то и пронесся слух о нападении Гитлера на Советский Союз. Официального сообщения никто не слышал. На станциях выходить из вагонов запрещалось. Из окон мало что увидишь. Поэтому ехали мы, гадая, правда или нет. И только, когда поезд остановился на вокзале, все вопросы отпали сами собой. Вечером 22 июня нас доставили в училище, гудевшее, как растревоженный улей. Всех мучило одно: почему самая храбрая, сильная и умелая армия отступает. Нам объясняли, что, мол, причина в неподготовленности новой границы, поэтому хотелось туда, где гремят бои. Каждый про себя думал: мы-то уж фашистам ввалим, только бы добраться до них. В глубине души я понимал, шапками врага не закидаешь, но не мог даже предположить, что впереди четыре тяжелых и кровавых года.
Участие нашего земляка в битве за свободу и независимость своей Родины отмечено многими наградами. Среди них ордена Славы, Красной Звезды, Отечественной войны, целый ряд медалей. Цена им, если сказать коротко, — подлинная самоотверженность, за которой — оборона Москвы в декабре 1941-го, вылазки в составе диверсионного отряда в тыл противника, охота за вражескими танками... Навсегда осталась с ним служба в Кремле, когда В. Владимирову поручалось охранять покой В. Молотова, М. Калинина, Л. Берии.
Один день из жизни Сталина
К Сталину у ветерана особое отношение. Он считает, что его просчеты сегодня преувеличены, а заслуги занижены. Безусловно, на свое мнение он имеет полное право. Тем более, что аргументов «за» и «против» нынче предостаточно.
Cвидетельство тому — документ, оказавшийся в распоряжении редакции, который можно назвать в своем роде уникальным. Это архивные записи дежурного офицера в приемной Верховного Главнокомандующего, по которым воссоздаются события рокового дня: 21 июня 1941 года у Сталина поднялась температура до 40 градусов. В Волынское (ближняя дача) был вызван профессор Преображенский, много лет лечивший Иосифа Виссарионовича. Осмотрев больного, профессор поставил диагноз — тяжелейшая флегмонозная ангина — и настоял на немедленной госпитализации. Однако Сталин наотрез отказался от больницы. При этом он попросил Преображенского на всякий случай не выезжать на выходной день из Москвы, поставив условие, чтобы профессор о своем диагнозе никому не говорил.
В воскресенье, 22 июня, в 3 часа 30 минут Нарком обороны С. Тимошенко приказал начальнику Генерального штаба Г. Жукову позвонить в Волынское и доложить, что немцы бомбят наши города, началась война. Подойдя к аппарату, Сталин отдал распоряжение: «Приезжайте с Тимошенко в Кремль, скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро». Затем, вопреки строжайшему запрету профессора, Сталин вызвал машину и уехал в Кремль. В 4 часа 30 минут здесь собрались вызванные члены Политбюро, а также С. Тимошенко и Г. Жуков. Сталин открыл заседание. Обратившись к В. Молотову, он сказал: «Надо срочно позвонить в германское посольство». На том конце провода ответили, что посол граф фон Шуленбург просит принять его для срочного сообщения. Выслушать посла было поручено В. Молотову. Жуков тут же попросил Сталина дать войскам приказ немедля организовать ответные действия и нанести контрудары по противнику. «Подождем возвращения Молотова», — ответил Сталин.
Наконец, в кабинет вошел Молотов: «Германское правительство объявило нам войну». Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался. Наступила длительная, тягостная пауза. Жуков рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися силами в приграничных районах на захватчиков. «Давайте директиву — сказал Сталин, — но чтобы наши войска, кроме авиации, не нарушали немецкую границу». Трудно было его понять. Видимо, он все же надеялся как-то избежать войны. В 7 часов 15 минут Сталин подписал директиву Вооруженным Силам об отражении гитлеровской агрессии. В 9 часов 30 минут он поставил свою подпись под Указом о проведении мобилизации и введении военного положения в европейской части страны, а также об образовании Ставки Верховного Главнокомандования.
Утром 22 июня в 12 часов выступил по радио Молотов. Сталин не мог говорить. О своем заболевании он не сказал даже близким соратникам, полагая, что подобное сообщение может деморализовать армию и народ. Сталин выступил с обращением к советскому народу, бойцам Красной Армии и Военно-Морского Флота 3 июля. А 22 июня он принял за день 29 руководителей армии, членов правительства и соратников по партии. Некоторые из них побывали в тот день в его кабинете неоднократно. 23 июня у него состоялась встреча с 21-м человеком, не считая Молотова, Ватутина, Кузнецова. 24-го, как явствует из журнала приемной, у Сталина побывали 29 человек, 26-го — 28 человек. В таком напряженном ритме работа шла день за днем долгие месяцы и годы войны.