Наше село Мустафино, в котором провели мы детство, расположено в ста двадцати километрах от Оренбурга и в десяти километрах от районного центра Шарлык. Здесь родились и росли все дети Залиловых. Нам казалось, что на всем белом свете нет села красивее и лучше.
Стоит оно на берегу небольшой речушки Неть. Вдоль села река не делает ни одного изгиба, словно боится людей обидеть, если от них отойдет хотя бы на шаг. Зато у крайних домов, освободившись от забот, она делает крутой поворот и весело несет свои воды к низовью, чтобы соединиться там с глубоким Салмышем.
Когда пойдешь вдоль берега, увидишь такие красивые заводи, при виде которых дух захватывает. А цветов кругом видимо-невидимо: голубые, желтые, красные. От их дикого запаха кружится голова, стоишь среди распустившихся бутонов, и хочется от нахлынувшего счастья весь мир обнять.
Узкая доска, положенная чьей-то заботливой рукой, соединяет оба ее берега. На том берегу — небольшой, под стать самой Нети, густой лесок. Сейчас от него, к сожапению, остались одинокие деревья. Во время войны, когда с топливом было трудно, жители села вырубили его на дрова.
Узенькая доска, перекинутая через речку, служила не только переправой на противоположный берег, но и местом своеобразных соревнований мальчишек. Двое, встав на середине доски, брали друг друга за полусогнутые руки, затем каждый, напрягаясь, толкал другого, чтобы свалить в речку. Хохот, свисти одобрительные возгласы «болельщиков» сопровождали эти состязания. На место побежденного тотчас вставал следующий.
Иногда «на бой» выходили рослые парни. Под их тяжестью доска прогибалась до самой воды, грозила вот-вот обломиться. Такая неустойчивость «почвы» ускоряла результат боя, и тогда наблюдателям приходилось видеть не столько само сражение, сколько барахтающихся в грязной воде побежденных. Если мальчишкам нечего было терять, поскольку были они в одних трусиках, то взрослому приходилось плюхаться в речку в одежде. Хохот переходил в пронзительный визг, когда из воды вставал детина в грязи, обвешенный тиной, и позорно уступал поле боя следующему.
Муса тоже участвовал в этих соревнованиях. Я стыдила его: такому взрослому парню, дескать, неудобно ввязываться в мальчишеские игры, да и одежда потом плохо отстирывалась от ила. Муса же уверял, что игра эта вырабатывает в человеке ловкость и волю. Он обещал маме больше не оказываться в роли побежденного и не падать в речку, но, увы, не всегда приходил оттуда сухим.
Муса в то время, как мог, старался помочь маме в хозяйстве. То починит забор, то уберет во дворе, то воды принесет из колодца. Мама гордилась им, была рада, что сын ее не брезгует никакой работой, хотя и считается вроде бы уже городским жителем.
Вообще мама к Мусе относилась трогательно — в своем сыне, как говорится, души нечаяла. Во-первых, потому что Муса бывал к ней всегда внимателен и, во-вторых, потому что пользовался большой любовью односельчан. К нему шли с просьбой написать письмо или прошение, посоветоваться. Иногда приходилось даже разбираться в людских семейных неурядицах.
Из воспоминаний X. Залиловой, сестры поэта
№ 24-25, суббота, 11 февраля 2006 г.