№ 153–154 (20085–086) от 15 июня 2002 года
Сазонов Константин
Февраль радовал нас почти летним теплом. Грязь на дорогах высохла, и днем мы нежились под солнцем. Ночами существенно подмораживало, однако мы уже успели убрать в кладовую бушлаты. После заварухи в Бутенко в районе стало спокойнее. По дороге в бригаду, пока тряслись в БТРе, водитель Филимон крыл на чем свет стоит Чечню вместе с ее жителями и милицией. «Нужно было этот гребаный сарай вместе с чеченскими ментами на дрова раскатать. Волю почувствовали, суки». Это был последний раз, когда я видел Филимона живым.
После серии спецопераций здоровье мое ухудшилось. Сказались ночевки в БТРах, лежание в снегу с радиостанцией за плечами и многокилометровые прогулки по Грозному. Горло распухло, температура поднялась до сорока. Собираясь на очередную «спецуху», чувствовал, что вряд ли выдержу марш в полной боевой амуниции — ноги стали ватными и постоянно ныли суставы. Начальник связи смотрел на меня с подозрением. Взгляд его был более чем красноречив: знаем, мол, мы ваши болезни, что только ни придумаете, чтоб не ехать. Я плюнул на все, взгромоздил на плечи радиостанцию и пошел на линейку, где уже строились БТРы. Скажи, что болен, еще и в трусости обвинят. В тот же вечер меня положили в санчасть. Пока я размещался в палате, в коридоре поднялся шум. Медики готовили стол, ставили капельницу. В этот момент пацаны — «рули» занесли носилки, на которых лежал в бессознательном состоянии человек. Двадцать минут врачи пытались спасти бойца, но не смогли. В мою палату зашел Паша Карманов, сел и устало сказал: «Все, нет больше Филимона. Разрыв печени и травма кишечника». Один из лучших водителей в бригаде, намотавший многие сотни километров по Чечне, погиб в парке при заправке бронетехники. Пока Филимон возился с заправочным рукавом сзади своего БТРа, второй начал сдавать назад и сплющил тело водителя своей многотонной массой. В холле собралось все управление бригады и батальона. Командир части, узнав, что погиб его водитель, побледнел и обрушил свой гнев на зампотеха. Комбат с надеждой ждал возле дверей операционной. Когда командир медицинской роты вышел в коридор, снял перчатки и в сердцах швырнул их в мусор, офицер все понял, закрыл лицо руками и, оглушенный смертью своего солдата, сидел так несколько минут. Капитан-медик прошел по санчасти в свой кабинет, разогнав дневальных: «Хватит уже здесь полы тереть, пошли все к чертовой матери». До конца не верилось, что жизнелюба Филимона больше нет. Буквально несколько дней назад, после стычки с чеченцами, комбат отчитывал его и наводчика за то, что пулемет БТРа периодически клинит, в машине не убрано и за что-то там еще, и вот все, мой боевой товарищ погиб.
К вечеру температура вновь повышается до сорока. Пашка ставит мне укол. Через два дня он уезжает домой, в Орск, а мне здесь оставаться еще два долгих месяца. Я засыпаю, накрывшись двумя одеялами, и простыня пропитывается потом. С утра нам отправлять тело Филимона в Ханкалу. Проснувшись, я взял в помощь двух бойцов и мы понуро пошли в морг. Мой погибший приятель уже был упакован в черный полиэтилен и лежал на носилках. Никогда не забуду запах в этой комнате: запах человеческого мяса, мертвенного холода и сырости. Мы несли труп через всю бригаду на вертолетную площадку, а бойцы и офицеры останавливались, снимая шапки. И вот, рассекая лопастями воздух, «черный тюльпан» увез тело братишки в Ханкалу. Мы долго стояли и, сняв головные уборы, смотрели вслед уходящей вертушке.
Через два дня в Москву улетала очередная партия, с ней отправлялся и мой друг Пашка. Я по-прежнему температурил в санчасти и слушал, как вертолеты с ревом уходят на аэропорт Северный. Тяжело, когда друзья уезжают, особенно те, с которыми ты надвое делил армейскую пайку и которых крепко, по-мужски любил. Я уже засыпал после укола, когда бригада загудела, как растревоженный улей. Последним рейсом должны были отправить груз, и вертушку заполнили коробками, что называется, под завязку. Винтокрылая машина оторвалась от земли, но не удержалась в воздухе и рухнула в нефтяное болото. Из Ханкалы на помощь коллегам прислали вертолет. Летчики, увидев картину крушения, выматерились, сошлись во мнении, что сейчас ничего не сделаешь, «раскатали» литр водки и улетели обратно. Возле упавшего вертолета был выставлен караул, и все дружно обсуждали его величество Случай. Хорошо, что кроме пилотов в машине не было людей, иначе кто-то вместо поездки домой отправился бы в госпиталь. Хорошо, что все обошлось.
За последний месяц я расстался с двумя друзьями. Первым уехал фээсбэшник Паша Гринченко — адамовский парень, с которым мы немало спецопераций проехали, теперь вот Карманов. Счастливчики, я им завидую.
За две недели до отправки дембелей им на замену прислали молодое пополнение и офицеров. Прежде чем перевести людей в роты, комбриг организовал учения. Молодежи показывали, как проводится инженерная разведка, как вести себя в случае обстрела или подрыва. Для этого все мы выезжали на наше войсковое стрельбище. Бандиты его регулярно минировали, но саперы снимали фугасы и занятия не срывались. Моей задачей было занятие по связи. Я показывал молодым солдатам и офицерам, как пользоваться войсковыми радиостанциями, учил их правилам радиообмена и технике безопасности. Несколько дней подряд я и мой сослуживец Фидаиль Габбасов блаженствовали в КШМ. Пока шли стрельбы, мы заваривали чай и за разговорами пили чашку за чашкой. Кайфовать нам оставалось неделю, ведь скоро наши тыловые колонны пойдут на КПП, а это значит, снова трястись в БТРах. Радовали две вещи: теплая, почти летняя погода и приближение Дня защитника Отечества.
Праздничный день выдался жарким. На торжественном построении мы стояли в летней форме. Из Ханкалы с поздравлениями прилетел очередной «Гена в трико» — так мы называли генералов, и вот мы ждали, когда же, наконец, начнется торжественная часть. Все произошло по классическому сценарию: официоз с зачитыванием телеграмм и награждение отличившихся. Как водится, медали и ордена — офицерам, нагрудные знаки и китайские радиоприемники без батареек — солдатам и сержантам. Плюс ко всему на каждые праздники весь личный состав части снабжался праздничным сухпайком, в который входили шоколад, кофе, персиковый компот и прочие вкусности. Хорошее настроение усиливалось благодаря неумолимо надвигающемуся дню рождения. Не знаю, как уж так вышло, но в одной роте был собран один знак Зодиака — Рыбы. В феврале и марте праздники шли нескончаемой чередой. И вот настала моя очередь.
Мой день рождения получился сладким, и мы долго чаевничали при свете керосинки. Праздники праздниками, а война войной. Назавтра запланирован выход колонны в Заводской район, так что нужно подготовить радиостанцию. Вечером, сидя в КШМ, разговариваю со связистами батальона, те просят привезти аккумуляторные батареи, антенны и электролит.
Наутро я вновь в боевой машине, в триплекс наблюдаю за жизнью расстрелянного и разбитого войной города. Как свои пять пальцев изучил маршрут движения и мысленно прокручиваю в голове многочисленные повороты, улицы и переулочки. Колонна, коптя соляркой и поднимая пыль, проходит среди развалин некогда крупнейшего в стране нефтеперерабатывающего завода им. Шерипова. В батальоне отдаю связистам все, что привез, заодно проверяю машину. Аккумуляторы слабые, «историк» периодически капризничает. Димка — бывший боец моего взвода, а ныне — начальник связи батальона — долго советуется со мной, что делать в тех или иных случаях. За разговорами нас застает комбат, молодой майор, приехавший вместо погибшего подполковника Таранова.
— Ну, что привез? Радиостанции хочу новые!
— Где же их взять, товарищ майор? У нас с Вами одна головная боль.
— И не говори. Ты машину проверь хорошенько, а то мои змеи устроят тут связь.
Пока солдаты разгружают автомобили, я сижу в кунге. Смоля сигары, обмениваемся последними новостями. Скоро мы отправляемся назад, и я забираю с собой письма на «большую землю».
В роте пораньше ложусь спать, ведь завтра выхожу в инженерный дозор. Предстоит идти на первое КПП, а это 30 километров на ногах, при постоянной угрозе обстрела или подрыва.
Утро выдается хмурым: оранжевое южное тепло сменилось серыми красками рваных облаков и противной дорожной слякотью. Рассветное солнце было закрыто тучами, день обещал быть неприятным. Я сидел в курилке и ждал, когда на построение выйдут саперы. Они не заставили себя долго ждать. Взяв наперевес миноискатели и щупы, четко в ногу промаршировал головной дозор. Сегодня идем вдвоем — я и Старый. На одной из контрольных точек я с группой саперов и прикрытием сверну на КПП. Пока же меня придают замыканию, буду поддерживать связь с бронетехникой. После приказа начинаем движение, растягиваясь по дороге с интервалом 25–30 метров между солдатами. Идем в шахматном порядке по обочинам, озираясь по сторонам. Такая схема движения предусматривает наименьшее поражение личного состава при взрыве или обстреле. Если произойдет столкновение, то старшие групп будут выбрасывать дымовые шашки. Под прикрытием завесы солдаты займут удобные позиции и смогут дать огневой отпор. Мы отходим на 500 метров от КПП бригады, и нас накрывает дождь. Пока держим путь по Старопромысловскому шоссе, разговариваю со старлеем — командиром прикрытия. Скоро мы войдем в поселок Ташкала, где каждый разбитый дом может оказаться огневой точкой бандитов, тут уж не до разговоров. Один расстрелянный квартал сменяет другой, и вот мы уже среди развалин многоэтажек, разрушенных ракетами. Пулеметчик, шедший за мной, напевает: «А в чистом поле — система «Град». За нами — Путин и Сталинград». Пытается как-то разрядить обстановку, мне это понятно, однако сейчас не до песен. Впереди здание бывшей грозненской академии. Оно изрешечено пулями и снарядами, однако непонятно, как уцелела вывеска «Столовая». Скоро нам сворачивать на Алтайскую улицу и дальше пойдем по еще более опасному району. На повороте наша группа отделяется от основной, и теперь я иду с молодым, но опытным лейтенантом-сапером. По дороге, изрытой оспинами воронок, мы доходим до милицейского блокпоста.
— Слава советской милиции!
— И вам того же. Слышь, кинолог, чего у тебя собака такая худая, ты бы ее насосом что ли подкачал.
— А она у меня фотомодель.
Мы перекидываемся с ментами еще парой шуток и, пожелав им спокойной службы, отправляемся дальше. Теперь наш маршрут пролегает через поле. На ботинках стремительно нарастает огромный слой глины, но идти уже недалеко и можно собрать все силы. Впереди — КПП чеченского ОМОНа, здесь лучше пешком не бродить, и командир дозора рассаживает нас на броню БТР. Колонна набирает хорошую скорость, и чеченец на блоке не успевает поднять шлагбаум. Бронированная морда транспортера сносит заграждение подчистую, а я показываю растерянному омоновцу красноречивый жест из выставленного вверх среднего пальца, объясняя тем самым, где я их всех видел. Тот спохватывается, передергивает затвор автомата, но стрелять не решается, а только злобно шипит и матерится нам вслед. Впереди уже приветственно распахивают ворота бойцы нашей бригады. На КПП разряжаем оружие, и пока командование решает какие-то важные вопросы, мы с саперами рассказываем друг другу анекдоты. Назад пойдем только через полчаса, так что есть время расслабиться. Домой идти будет легче, однако бдительность терять не нужно.
Дома бригада встревожена известием о том, что прибывающая партия будет маленькой, а раз так, то количество увольняемых в запас тоже сократят. Те, у кого срок выходит в конце месяца, расстроены и ходят сами не свои. В армии такие слухи редко бывают беспочвенны, так что повод для беспокойства есть весомый. Мне паниковать ни к чему, впереди еще месяц службы. Тогда я еще не знал, что ждет меня под конец.
Впереди были еще одни похороны. Погода наладилась, вновь стало тепло, а на деревьях появились первые листья. В часть приехали телевизионщики из Ханкалы, решили сделать сюжет о нашей бригаде. Инженерный дозор, как обычно, вышел ранним утром на маршрут. Следом за ним под прикрытием разведвзвода на один из КПП выехал и командир бригады и съемочная группа. До места они добрались без происшествия, но где-то через час в пути следования дозора произошел подрыв радиоуправляемого фугаса. Сразу же сообщили, что один сапер погиб, второй ранен. Убит татарин Фидан по кличке Бабай — один из самых спокойных и миролюбивых бойцов в бригаде. Он шел первым в головном дозоре, как самый опытный подрывник. Инженерная разведка уже возвращалась домой, когда Бабай поднял руку вверх. Колонна остановилась, и солдаты заняли оборону. Фидан спустился в кювет, подошел к дереву, после чего опрометью бросился назад, вытаскивая из кармана рацию. Он хотел крикнуть, чтобы все отходили назад, занимали укрытия, но в этот момент мощный взрыв отбросил его тело на несколько метров. Ударной волной оттолкнуло идущих следом кинолога и сапера. Те не растерялись и начали обстреливать из автоматов ближайшие дома, где могли засесть боевики. В это время к лежащему на земле бойцу подбежал медик. Лицо Фидана было залито кровью. Фельдшер пощупал пульс и бессильно сел рядом с погибшим. Позже, когда тело осмотрели, нам сообщили, что Бабай погиб от попадания осколка величиной со спичечную головку. Раскаленный кусочек металла пробил аорту.
На место подрыва выехал командир бригады. Оценив обстановку, он доложил в штаб группировки, что рассматривает действия сапера как правильные и геройские. Если бы фугас взорвался позже, то жертв было бы намного больше. Мы стояли в строю возле столовой, когда вернулся инженерный дозор. Тело Фидана лежало на броне, а его лицо закрыли брезентом. Были видны только армейские ботинки с налипшей на них глиной и безвольно свисающая с носилок рука. С нее еще капала кровь. И вновь душу рвал рев моторов «черного тюльпана». Вечером, во время ужина, в столовой царила тишина. После того, как все подразделения поели, на чисто вытертом столе осталась полная кружка чая и несколько печенюшек. На досках, рядом со стаканом, кто-то нацарапал: «Бабай, пусть земля тебе будет пухом!».
На следующий день вся бригада почтила память павшего минутой молчания. После этого комбриг призвал всех не падать духом и продолжать нормально нести службу. Вечером он собрал в клубе всю инженерно-саперную роту и долго беседовал с солдатами. Погибшего солдата и раненого сержанта представили к орденам.
(Окончание в ближайших номерах).